豊原市 Записки ронина, охраняющего ворота Расёмон

Исполнилось два года с того несчастного момента, когда польский правительственный самолет – только что из ремонта – в жутком весеннем тумане не рассчитал с осадкой и врезался в кроны смоленских елей, а затем, вспахав смоленскую землю, загорелся, унеся жизнь всех, кто был на его борту. Рана, нанесенная Польше, кровоточила долго. И продолжает кровоточить. И кровоточить не перестанет, потому что нельзя ожидать скорого выздоровления, если ты постоянно суешь себе в рану щепочки, отрываешь пластырь и говоришь, что ты, такой гордый, бедный и несчастный, но в то же время непреклонный и гордый, стоишь тут, один одинешенек, и никакая собака тебе не поможет. А не помогает тебе никакая собака, потому что ты сам предварительно обратился и к собакам, и к не-собакам со словами «Пшли вон суки, а сам во всем без вас разберусь».

Нам надо внимательно смотреть на западного соседа, потому что отдельные черты в менталитете поляков – вы уж мне поверьте, znam to bardzo dobrze, иногда сродни и русскому массовому сознания. Слава Богу, выражены они не столь пронзительно и отчасти компенсируются другими качествами национального характера, иногда положительными, а иногда и отрицательного: взять тот же пофигизм как национальное родимое пятно.

Поляки имеют прекрасную память. Я уже как-то рассказывал, в приватной ли беседе или в подзамочном посте, как дружок, подполковник Мирек, будучи в состоянии подпития приставал ко мне с требованиями объяснить, почему «вы пленили Костюшко». Мои робкие попытки сослаться на то, что я тогда не то что в действующей армии Суворова, но и вообще на свете-то не был, не увенчались успехом. Большая доза Wodki Wyborowej тормозила все попытки рациональных рассуждений.

Точно так же происходило из века в век в большой политике. Бородатый Карла-Марла возненавидел царизм не только из-за подавления Весны Народов в 1948 году, но и, в значительной мере, под впечатлением галантных польских аристократов, эдаких лондонских  карбонариев. Энгельс, правда, призывал к массовому уничтожению русских как нации пораньше, в бытность свою издателем Новой Рейнской газеты (Лорелея ему напела о привлекательности и эффективности своевременного геноцида, или златокудрая Гретхен – не знаю, да вот только газета милого заводчика Фридриха всплыла кверху брюхом куда раньше Российской Империи). Проиграв и протанцевав свою независимость и своё государство, поляки не успокоились и не раз бунтовали, театрально разрывая не слишком прочные узы и оковы царизма. Но каждый раз из этих «не раз» подход регулярных частей с востока приводил к тому, что дальше казни нескольких тысяч русских пленных «из гражданских» и своих коллаборационистов дело не шло.  Рана же заживала, и ее можно было снова так сладостно бередить, пускать в рубище вшей и показывать мировой общественности, давя на жалость.

Выскочив из-под обессилившей туши русского царизма в 1918 году, поляки сразу же выбрали путь демократии и гуманизма. Последний был наглядно продемонстрирован десяткам тысяч советских военнопленных, уничтоженных в лагерях после провальной Варшавской авантюры красы и гордости РККА, краскома Тухачевского. Характерно, что даже сдавшихся со словами  «Мы ваши, мы против большевиков» латышских стрелков поляки казнили с особой издевкой. С демократией дело обстояло не лучше. Первый президент Жечи Посполитой, Габриэль Нарутович, пробыл в чине сием аж пять дней. Был застрелен польским националистом на художественной выставке. «Недолго мучилась старушка в высоковольтных проводах» демократии. Настал 1926 год, и к власти в результате переворота пришел все тот же Маршал Пилсудский.

Поражение во второй мировой тяжело ударило по польскому национальному самосознанию. Оно еще сильнее закрепило в нации, в ее позвоночном мозгу установку на то, что стигматы – это наше все, и чем сильнее они кровоточат – тем лучше, а если не кровоточат, так ерунда, мы их под шумок сами расцарапаем «назло кондуктору» - именно так было с Варшавским восстанием – и будем стричь купоны и помощь деньгами, оружием и батареями для радиопередатчика.

Катынское дело играет во всей этой мученической кампании немаловажную роль. Я думаю, если бы Качор («утка», кличка президента и его братца в Польше) разбился по пути в Брюссель, слез и стенаний было бы куда меньше. Ведь никто ж особо не рвал на себе лохмотья, когда в похожей ситуации разбился военный самолет с несколькими генералами на борту.

Ничем иным, кроме массовой национальной истерии, хорошо стимулированного помешательства не могу я объяснить тот факт, что заурядного политика, ухитрившегося поссорить Польшу со всеми соседями и завоевать для страны гордую кличку Троянский Осёл, хоронили в усыпальнице польских королей в Кракове. Ну это все равно как если бы Бориску Ельцына похоронить в Питере, немного потеснив могилу Александра Второго, говоря, что Бориска тоже освободил нас – от СССР.

Не буду утомлять вас пересказом всех странностей, связанных с делом о гибели президентского самолета. Все равно, 19% поляков считает, что это русские угробили их президента и военное командование (и зачем нам это командование???). А еще треть не верит в данные русской комиссии, требуя…Мм… А непонятно чего требуя – из многочисленных выступлений в Брюсселе и Страсбурге «прогрессивная европейская общественность» так ничего и не смогла понять. Посмотрим лучше свежее видео. В них есть все: и причитание по поводу того, что «Европа про нас забыла», и состоявшееся вчера сожжение чучела Путина (почему-то в виде утенка – может, они думали, бедные поляки, что во всем виноват Галковский???) , и пикеты перед русским посольством в Варшаве, и еще много разной клубнички.