Dec. 14th, 2012
Тени концентрируются, как сгущённое молоко в ностальгической советской банке бело-голубого цвета, вечной участнице ветеранских продовольственных наборов... Почему-то они особенно сильно сгущаются возле камина, и кажется, что неторопливо горящие за частой металлической сеткой полешки дымят сильнее, чем обычно. Силуэты смазаны, и иногда полешки для меня - словно матросы, поставившие дымовую завесу и готовящиеся с криком «Полундра» броситься вперёд, на защиту мировой революции, во славы великих идей Ленина и Троцкого...
Но сегодня – не такой день. Напротив камина, по другую сторону комнаты, сидит в кресле перед большим зеркалом Петруха, друг и товарищ прежних игрищ и забав, и мастерски пускает в меня кольца дыма. Дым для этого возмутительного занятия он добывает из трубки, набитой ароматизированным табаком «Герцеговина Флор»

, добытым из неведомо каких древних сусеков. Петруха пропускает дым колечком через колечко, а потом всю эту вереницу туманных бубликов нанизывает на грубоватый вопрос: «Ну что, японец ряженый, поговорим за жизнь?»
На языке Петрухи «за жизнь» может означать всё, что угодно: от абстрактно-биологических рассуждений из серии «И чего это динозаврам не жилось, как людям» и до философствований на тему о роли теории и практики в развитии науки. Сегодня тема ближе к последнему направлению... Петруху, видать, одолевает приступ застарелой ностальгии, и он спрашивает: «Вот, говорят, что хмыри нынешние науку академическую и отраслевую развалили, а я всё думаю: а на самом деле, было ли чего валить-то? Как вспомню про Пал Палыча, так сразу сомнение начинает брать...».
Рассказ этот я слышал уже раза три, но из солидарности моего склероза с Петрухиным соглашаюсь выслушать в четвертый. И даже обещаю поддакивать... Так что история с Пал Палычем вновь несётся с горы во весь опор, походя сшибая неосторожные свидетельства очевидцев и авторитетные мнение историков. Плевать! Потому что это было... Всё это было...
Но сначала был Пал Палыч. Он появился на свет в тот год, когда идея неудержимого прогресса человечества, которой заразили душу непривитого homo sapiens французские просветители, вдруг закачалась и начала медленно заваливаться внутрь самой себя в процессе имплозии, как девятиэтажный сиротский приют после взрыва пробившей все перекрытия иракской «вакуумной бомбы» в американском пропагандистском фильме про войну в Кувейте... Шел 1914 год. Тогда и появился на свет божий Пал Палыч.
В графе «происхождение» он всегда писал «из рабочих», а мы всегда в этом сомневались... Скорее всего, из мещан Харьковской губернии. Но рабочим Паша (так его звали изначально, пока благодать научных степеней не положила на него свои ловкие шаловливые ручонки) стал самостоятельно – в этом сомневаться не приходится. Иначе кто бы пустил младого мещанина на физический факультет в то грозовое время, когда «лишенцев», бывших дворянчиков и прочих подкулачников не подпускали к высшему образованию на расстояние прямого выстрела из маузера Феликса Эдмундовича. А уж тем более в МГУ, кузницу пролетарских кадров, нужных для защиты *диссертации* революции. Это вам не ИФЛИ какой-нибудь там (впрочем, про сие заведение сказ у нас будет отдельный, потом).
Паша пошел на один из харьковских заводов учиться пролетарской закалке и трудовой профессии «подручный клёпальщика». В чём заключалось таинство этого искусства, он никому не рассказывал, и среди его подчинённых в ту, последующую эпоху утвердилось мнение, что Пал Палыч в должности этой был не слишком долго и слиянием с пролетариатом и рабочей профессией утруждала себя не слишком... Но что-то, наверное, всё же склепал… И поехал учиться.
Тридцать четвертый год, ещё жив Киров, хотя уже и нет Менжинского... А Паша, новоиспеченный студент, осваивает Москву. Время ему выбралось правильное; не он выбрал время – время выбрало Пашу. На деньги от продажи хлеба и картин Леонардо мы покупали заводы Форда «под ключ», специалистов для их обслуживания, чертежи танков Кристи и оборудование для новейших физических лабораторий... Американские технари, посетившие Москву в середине тридцатых, с нескрываемой завистью пишут о свежих, краски запахом гостей встречающих комнатах новенького института. Физический институт им. П.Н. Лебедева АН СССР – вот куда судьба на пару с распределением забросили молодого перспективного физика пролетарских кровей. Там тогда работал весь цвет советской физической мысли. И молодой Паша с интересом принюхивался к запаху этого цвета. Пахло чем-то явно вкусным... Остренький носик Палыча крутился во все стороны. В процессе сканирования местности была запеленгована будущая супруженица, которая вскоре стала настоящей женой. Чистки и байки о «шарашках» прошли мимо ФИАН-а стороной, благо Сергей Иванович Вавилов не повторял ошибок своего братца Николая. Все работали на благо, и результаты, полученные теми физиками, действительно были новыми и замечательными. Когда от тебя требуют расчета кумулятивного снаряда или без-аберрационной оптики для артиллерийских систем и дальномеров, общими словами о значении учения Маркса для разрешения споров между сторонниками корпускулярной и волновой теории света не отделаешься... Не Маркс важен – важен прицел для гаубицы!
Кстати, в те времена, когда Паша поступил в МГУ, Физический институт им. П.Н. Лебедева АН СССР «поступил в Москву». История получилась несколько запутанной. Впрочем, тут мы можем дать Петрухе немножко отдохнуть и покурить без нас, а рассказ пускай продолжит профессор Болотовский:
Через решетку ограды я видел красивое четырехэтажное здание, стоявшее в глубине участка. Справа и слева от него и несколько впереди стояли симметрично два здания поменьше – двухэтажные. Центральное здание было построено еще до революции 1917 года. Средства, и немалые, были выделены знаменитым Леденцовским обществом, о котором теперь мало кто помнит. Здание строилось для великого физика Петра Николаевича Лебедева. П.Н. Лебедев ушел из Московского Университета в знак протеста против политики властей в области высшего образования. Для него и строился институт, чтобы дать ему и его ученикам возможность продолжать свои исследования. Но Лебедев вскоре тяжело заболел и не дожил до того дня, когда постройка была закончена и здание было введено в строй. В здании обосновался Институт физики и биофизики, а возглавил институт академик Петр Петрович Лазарев, ближайший ученик П.Н. Лебедева, взявший на себя еще при жизни Лебедева заботу о школе великого физика и о достройке здания. Это все произошло за несколько лет до Революции 1917 года. После революции институт продолжал плодотворную научную работу во многих областях физики. Надо было поднимать науку после революции, и институт Лазарева внес большой вклад в решение этой задачи.
Институт Лазарева (Институт Физики и Биофизики) закончил свое существование в 1931 году. Петр Петрович Лазарев был арестован, институт был закрыт, и все сотрудники были уволены. В здании расположился Институт Спецзаданий. По какой причине был арестован Лазарев, почему закрыли его Институт Физики и Биофизики, чем занимался Институт Спецзаданий – на все эти вопросы до сих пор нет ясных и четких ответов. П.П. Лазарев через полгода был освобожден, а через год после ареста получил разрешение вернуться в Москву, но до конца жизни (он умер во время войны, в 1942 году, в эвакуации) так и не оправился от перенесенных страданий.
Как всегда, драма у нас одна не ходит . Многие драмы беременны трагедиями…
Жена Лазарева, Ольга Александровна, жила, как и он, в помещении института. Ходила в ОГПУ, трижды ездила к Н.А.Семашко, который в бытность свою наркомом здравоохранения РСФСР покровительствовал Лазареву; при последнем свидании Семашко сказал, что дело Петра Петровича продлится долго. Потом до нее дошел слух, что ее выселят, садик ее вскопают, а мужа вышлют на 10 лет. Она повесилась 13 июня... Захватив на обыске письма западных ученых, ГПУ вело долгие допросы Лазарева: по сведениям Вернадского, Лазарева "заставили описать всю жизнь – в связи с его заграничными сношениями". В сентябре 1931 его выпустили из тюрьмы и отправили в ссылку в Свердловск. Видимо, сыграли свою роль и ходатайства ряда академиков, и удачная их тактика: по совету А.Н.Баха (подписавшего записку о Лазареве последним) обратились не к Куйбышеву (недолюбливавшему Академию), а к его сопернику – Молотову. "Очень я счастлив, что его вернули, – записал в дневнике Вернадский, – не академическая власть хлопотала, а Мензбир и товарищи и ученики. Вавиловы отказались подписать. Шло через Молотова".
Tем времен запах привёл Пал Палыча к месту, где раздавали сладкие ватрушки. Ну или, по крайней мере, где ватрушками пахло сильнее. В 1940 году молодой выпускник, поднабравшись опыта, стал Ученым секретарем института... Правильное решение принял Пал Палыч, ох правильное... Когда дед Петрухи в 1941 году пошел со своими братьями, Петрухиными дядьями, в армию, Палыч со своим братом (тот был в Харькове, но сумел вовремя эвакуироваться), активно любил Родину в тылу, в Казани. Дядья полегли на Украине и в Словакии, но дед уцелел...
А Пал Палыч, вместе с ФАИН-ом, эвакуировался вглубь страны. И там настал его звёздный час (ну, если уж по полной правде – так звёздная пятиминутка...). Вавилова не было поблизости, и на несколько недель молодой научный сотрудник поднялся на вершину советского физического Олимпа. Он стал и.о. директора Института... Мирра коснулась главы его. Такое без следа не проходит. К запаху власти прибавился вкус власти. Паша «подсел на хорошее». А вскоре появилась возможность приблизиться к источнику волшебных благовоний, вернее, приблизить источник к себе. Одна война, закончившись, плавно перетекла в другую, несколько остыв при этом. Любитель «холодненького» сэр Уинстон Черчилль выступил в 1946 году в Фултоне с речью, в которой – старый плагиатор – объявил о том, что на мировую политическую сцену пал «железных занавес». За 25 лет этот креативный образ уже использовала некая всеми забытая сейчас английская леди, сама, впрочем, не знавшая, что впервые выкатил его на подмостки сам Василий Василич Розанов...
Война, вульгарная девка в комбинезоне цвета хаки, высоких солдатских ботинках 46-го размера и температурой ниже комнатной, стояла у порога, прислонясь к дверному косяку, и небрежно попыхивала пахитоской... Пахло жареным, несло сигаретами “Lucky Strike” и всё той же «Герцеговиной Флор». Поэтому... мы делали ракеты. Строили, собирали и клепали... Бывший подручный клепальщика, Пал Палыч быстро приспособился к схожему ремеслу «клёпки ракет». Вернее даже, к проверке качества этой самой «клёпки». Он занялся оптической диагностикой пламён – это действительно важно, как иначе вы узнаете температуру струи жидкого пламени, которое с рёвом выносится из пасти ракетного двигателя? Термометр сгорит, не успев пошевелить капелькой ртути... А на расстоянии всё можно измерить (ну, или почти всё, но у нас тут не семинар по спектроскопии).
Пал Палычу дали в подчинение нового народу, девочки- аспирантки из МГУ с обожанием смотрели на молодого руководителя, а защитившись, с удовольствием оставались на подаренных партией и правительством ставках младших научных сотрудников... Что не говори, делать карьеру в момент экспансии бизнеса – вещь чертовски приятная! Позиции появляются быстрее, чем «блатные» успевают их расхватывать... К сожалению (а, может, и к счастью), долго такое не продолжается, и главное тут – успеть вовремя «учуять фишку»! Паша учуял... К научному «крепостному народцу» подбросили и должностной рост: в тридцать пять Пал Палыч стал заведующим сектором в самом продвинутом физическом институте страны. Уход Сталина, увозившего за собой тележку сталинизма, на карьере не сказался: чай, Палыч – это вам не Меркулов с Судоплатовым... Наоборот, всё становилось краше и лучше: защита докторской, первая поездка в Штаты в 1956 году (оооо, это было ... это было эксклюзивно!). И, как венец – своя лаборатория в 1958 году... О чём тут ещё мечтать?!! А сколько приятных и вкусных моментов посылало свои феромоны из будущего, из «прекрасного далёка»... Наш паровоз, вперёд лети – хором пело сердце и желудок нашего героя
P.S. Курсив - не мой :)
Но сегодня – не такой день. Напротив камина, по другую сторону комнаты, сидит в кресле перед большим зеркалом Петруха, друг и товарищ прежних игрищ и забав, и мастерски пускает в меня кольца дыма. Дым для этого возмутительного занятия он добывает из трубки, набитой ароматизированным табаком «Герцеговина Флор»

, добытым из неведомо каких древних сусеков. Петруха пропускает дым колечком через колечко, а потом всю эту вереницу туманных бубликов нанизывает на грубоватый вопрос: «Ну что, японец ряженый, поговорим за жизнь?»
На языке Петрухи «за жизнь» может означать всё, что угодно: от абстрактно-биологических рассуждений из серии «И чего это динозаврам не жилось, как людям» и до философствований на тему о роли теории и практики в развитии науки. Сегодня тема ближе к последнему направлению... Петруху, видать, одолевает приступ застарелой ностальгии, и он спрашивает: «Вот, говорят, что хмыри нынешние науку академическую и отраслевую развалили, а я всё думаю: а на самом деле, было ли чего валить-то? Как вспомню про Пал Палыча, так сразу сомнение начинает брать...».
Рассказ этот я слышал уже раза три, но из солидарности моего склероза с Петрухиным соглашаюсь выслушать в четвертый. И даже обещаю поддакивать... Так что история с Пал Палычем вновь несётся с горы во весь опор, походя сшибая неосторожные свидетельства очевидцев и авторитетные мнение историков. Плевать! Потому что это было... Всё это было...
Но сначала был Пал Палыч. Он появился на свет в тот год, когда идея неудержимого прогресса человечества, которой заразили душу непривитого homo sapiens французские просветители, вдруг закачалась и начала медленно заваливаться внутрь самой себя в процессе имплозии, как девятиэтажный сиротский приют после взрыва пробившей все перекрытия иракской «вакуумной бомбы» в американском пропагандистском фильме про войну в Кувейте... Шел 1914 год. Тогда и появился на свет божий Пал Палыч.
В графе «происхождение» он всегда писал «из рабочих», а мы всегда в этом сомневались... Скорее всего, из мещан Харьковской губернии. Но рабочим Паша (так его звали изначально, пока благодать научных степеней не положила на него свои ловкие шаловливые ручонки) стал самостоятельно – в этом сомневаться не приходится. Иначе кто бы пустил младого мещанина на физический факультет в то грозовое время, когда «лишенцев», бывших дворянчиков и прочих подкулачников не подпускали к высшему образованию на расстояние прямого выстрела из маузера Феликса Эдмундовича. А уж тем более в МГУ, кузницу пролетарских кадров, нужных для защиты *диссертации* революции. Это вам не ИФЛИ какой-нибудь там (впрочем, про сие заведение сказ у нас будет отдельный, потом).
Паша пошел на один из харьковских заводов учиться пролетарской закалке и трудовой профессии «подручный клёпальщика». В чём заключалось таинство этого искусства, он никому не рассказывал, и среди его подчинённых в ту, последующую эпоху утвердилось мнение, что Пал Палыч в должности этой был не слишком долго и слиянием с пролетариатом и рабочей профессией утруждала себя не слишком... Но что-то, наверное, всё же склепал… И поехал учиться.
Тридцать четвертый год, ещё жив Киров, хотя уже и нет Менжинского... А Паша, новоиспеченный студент, осваивает Москву. Время ему выбралось правильное; не он выбрал время – время выбрало Пашу. На деньги от продажи хлеба и картин Леонардо мы покупали заводы Форда «под ключ», специалистов для их обслуживания, чертежи танков Кристи и оборудование для новейших физических лабораторий... Американские технари, посетившие Москву в середине тридцатых, с нескрываемой завистью пишут о свежих, краски запахом гостей встречающих комнатах новенького института. Физический институт им. П.Н. Лебедева АН СССР – вот куда судьба на пару с распределением забросили молодого перспективного физика пролетарских кровей. Там тогда работал весь цвет советской физической мысли. И молодой Паша с интересом принюхивался к запаху этого цвета. Пахло чем-то явно вкусным... Остренький носик Палыча крутился во все стороны. В процессе сканирования местности была запеленгована будущая супруженица, которая вскоре стала настоящей женой. Чистки и байки о «шарашках» прошли мимо ФИАН-а стороной, благо Сергей Иванович Вавилов не повторял ошибок своего братца Николая. Все работали на благо, и результаты, полученные теми физиками, действительно были новыми и замечательными. Когда от тебя требуют расчета кумулятивного снаряда или без-аберрационной оптики для артиллерийских систем и дальномеров, общими словами о значении учения Маркса для разрешения споров между сторонниками корпускулярной и волновой теории света не отделаешься... Не Маркс важен – важен прицел для гаубицы!
Кстати, в те времена, когда Паша поступил в МГУ, Физический институт им. П.Н. Лебедева АН СССР «поступил в Москву». История получилась несколько запутанной. Впрочем, тут мы можем дать Петрухе немножко отдохнуть и покурить без нас, а рассказ пускай продолжит профессор Болотовский:
Через решетку ограды я видел красивое четырехэтажное здание, стоявшее в глубине участка. Справа и слева от него и несколько впереди стояли симметрично два здания поменьше – двухэтажные. Центральное здание было построено еще до революции 1917 года. Средства, и немалые, были выделены знаменитым Леденцовским обществом, о котором теперь мало кто помнит. Здание строилось для великого физика Петра Николаевича Лебедева. П.Н. Лебедев ушел из Московского Университета в знак протеста против политики властей в области высшего образования. Для него и строился институт, чтобы дать ему и его ученикам возможность продолжать свои исследования. Но Лебедев вскоре тяжело заболел и не дожил до того дня, когда постройка была закончена и здание было введено в строй. В здании обосновался Институт физики и биофизики, а возглавил институт академик Петр Петрович Лазарев, ближайший ученик П.Н. Лебедева, взявший на себя еще при жизни Лебедева заботу о школе великого физика и о достройке здания. Это все произошло за несколько лет до Революции 1917 года. После революции институт продолжал плодотворную научную работу во многих областях физики. Надо было поднимать науку после революции, и институт Лазарева внес большой вклад в решение этой задачи.
Институт Лазарева (Институт Физики и Биофизики) закончил свое существование в 1931 году. Петр Петрович Лазарев был арестован, институт был закрыт, и все сотрудники были уволены. В здании расположился Институт Спецзаданий. По какой причине был арестован Лазарев, почему закрыли его Институт Физики и Биофизики, чем занимался Институт Спецзаданий – на все эти вопросы до сих пор нет ясных и четких ответов. П.П. Лазарев через полгода был освобожден, а через год после ареста получил разрешение вернуться в Москву, но до конца жизни (он умер во время войны, в 1942 году, в эвакуации) так и не оправился от перенесенных страданий.
Как всегда, драма у нас одна не ходит . Многие драмы беременны трагедиями…
Жена Лазарева, Ольга Александровна, жила, как и он, в помещении института. Ходила в ОГПУ, трижды ездила к Н.А.Семашко, который в бытность свою наркомом здравоохранения РСФСР покровительствовал Лазареву; при последнем свидании Семашко сказал, что дело Петра Петровича продлится долго. Потом до нее дошел слух, что ее выселят, садик ее вскопают, а мужа вышлют на 10 лет. Она повесилась 13 июня... Захватив на обыске письма западных ученых, ГПУ вело долгие допросы Лазарева: по сведениям Вернадского, Лазарева "заставили описать всю жизнь – в связи с его заграничными сношениями". В сентябре 1931 его выпустили из тюрьмы и отправили в ссылку в Свердловск. Видимо, сыграли свою роль и ходатайства ряда академиков, и удачная их тактика: по совету А.Н.Баха (подписавшего записку о Лазареве последним) обратились не к Куйбышеву (недолюбливавшему Академию), а к его сопернику – Молотову. "Очень я счастлив, что его вернули, – записал в дневнике Вернадский, – не академическая власть хлопотала, а Мензбир и товарищи и ученики. Вавиловы отказались подписать. Шло через Молотова".
Tем времен запах привёл Пал Палыча к месту, где раздавали сладкие ватрушки. Ну или, по крайней мере, где ватрушками пахло сильнее. В 1940 году молодой выпускник, поднабравшись опыта, стал Ученым секретарем института... Правильное решение принял Пал Палыч, ох правильное... Когда дед Петрухи в 1941 году пошел со своими братьями, Петрухиными дядьями, в армию, Палыч со своим братом (тот был в Харькове, но сумел вовремя эвакуироваться), активно любил Родину в тылу, в Казани. Дядья полегли на Украине и в Словакии, но дед уцелел...
А Пал Палыч, вместе с ФАИН-ом, эвакуировался вглубь страны. И там настал его звёздный час (ну, если уж по полной правде – так звёздная пятиминутка...). Вавилова не было поблизости, и на несколько недель молодой научный сотрудник поднялся на вершину советского физического Олимпа. Он стал и.о. директора Института... Мирра коснулась главы его. Такое без следа не проходит. К запаху власти прибавился вкус власти. Паша «подсел на хорошее». А вскоре появилась возможность приблизиться к источнику волшебных благовоний, вернее, приблизить источник к себе. Одна война, закончившись, плавно перетекла в другую, несколько остыв при этом. Любитель «холодненького» сэр Уинстон Черчилль выступил в 1946 году в Фултоне с речью, в которой – старый плагиатор – объявил о том, что на мировую политическую сцену пал «железных занавес». За 25 лет этот креативный образ уже использовала некая всеми забытая сейчас английская леди, сама, впрочем, не знавшая, что впервые выкатил его на подмостки сам Василий Василич Розанов...
Война, вульгарная девка в комбинезоне цвета хаки, высоких солдатских ботинках 46-го размера и температурой ниже комнатной, стояла у порога, прислонясь к дверному косяку, и небрежно попыхивала пахитоской... Пахло жареным, несло сигаретами “Lucky Strike” и всё той же «Герцеговиной Флор». Поэтому... мы делали ракеты. Строили, собирали и клепали... Бывший подручный клепальщика, Пал Палыч быстро приспособился к схожему ремеслу «клёпки ракет». Вернее даже, к проверке качества этой самой «клёпки». Он занялся оптической диагностикой пламён – это действительно важно, как иначе вы узнаете температуру струи жидкого пламени, которое с рёвом выносится из пасти ракетного двигателя? Термометр сгорит, не успев пошевелить капелькой ртути... А на расстоянии всё можно измерить (ну, или почти всё, но у нас тут не семинар по спектроскопии).
Пал Палычу дали в подчинение нового народу, девочки- аспирантки из МГУ с обожанием смотрели на молодого руководителя, а защитившись, с удовольствием оставались на подаренных партией и правительством ставках младших научных сотрудников... Что не говори, делать карьеру в момент экспансии бизнеса – вещь чертовски приятная! Позиции появляются быстрее, чем «блатные» успевают их расхватывать... К сожалению (а, может, и к счастью), долго такое не продолжается, и главное тут – успеть вовремя «учуять фишку»! Паша учуял... К научному «крепостному народцу» подбросили и должностной рост: в тридцать пять Пал Палыч стал заведующим сектором в самом продвинутом физическом институте страны. Уход Сталина, увозившего за собой тележку сталинизма, на карьере не сказался: чай, Палыч – это вам не Меркулов с Судоплатовым... Наоборот, всё становилось краше и лучше: защита докторской, первая поездка в Штаты в 1956 году (оооо, это было ... это было эксклюзивно!). И, как венец – своя лаборатория в 1958 году... О чём тут ещё мечтать?!! А сколько приятных и вкусных моментов посылало свои феромоны из будущего, из «прекрасного далёка»... Наш паровоз, вперёд лети – хором пело сердце и желудок нашего героя
P.S. Курсив - не мой :)

Тебя нет...
Dec. 14th, 2012 07:27 pmОсеннее настроенье,
хрустальная свежесть утра,
На карнавал приглашение,
пришедшее из вчера.
На склонах Фудзи опадает
снегом ласковым сакуры цвет...
Тебя
нет...
Зимнее средоточье
сугробов, вертепов, снегов,
Тучи - и сердце - в клочья
рвутся руками ветров.
Из подворотен ночи
вспорхнёт вдруг испуганно свет..
Тебя
нет...
Летнее перекрестье
того, что придёт - и ушло.
Цветок и бабочка вместе
смотрят через стекло.
Прозрачной вуалью тумана
тот образ далёкий одет...
Тебя
нет...
Весеннее предвкушенье,
черемух настой шальной-
Как привкус стихотворенья,
придуманного не мной,
Как компас на небосводе,
звезда в окруженьи комет...
Тебя
нет...
Есть пятое время года,
рассвет здесь целует закат.
Здесь ангелы подле входа,
Любовь охраняя, стоят...
Здесь голос, знакомый и тихий,
подарит вопросу ответ:
"Не говори больше,
пожалуйста,
о том,
что меня
нет!!!"
В связи со странной историей написания этого стиша (проснулся посреди ночи в гостинице Стенстеде, стим меня разбудил и спать не давал) - комменты скринятся... Чтобы другие стиши "на звук" не пришли )))
Больше не скринятся ... )))))

хрустальная свежесть утра,
На карнавал приглашение,
пришедшее из вчера.
На склонах Фудзи опадает
снегом ласковым сакуры цвет...
Тебя
нет...
Зимнее средоточье
сугробов, вертепов, снегов,
Тучи - и сердце - в клочья
рвутся руками ветров.
Из подворотен ночи
вспорхнёт вдруг испуганно свет..
Тебя
нет...
Летнее перекрестье
того, что придёт - и ушло.
Цветок и бабочка вместе
смотрят через стекло.
Прозрачной вуалью тумана
тот образ далёкий одет...
Тебя
нет...
Весеннее предвкушенье,
черемух настой шальной-
Как привкус стихотворенья,
придуманного не мной,
Как компас на небосводе,
звезда в окруженьи комет...
Тебя
нет...
Есть пятое время года,
рассвет здесь целует закат.
Здесь ангелы подле входа,
Любовь охраняя, стоят...
Здесь голос, знакомый и тихий,
подарит вопросу ответ:
"Не говори больше,
пожалуйста,
о том,
что меня
нет!!!"
В связи со странной историей написания этого стиша (проснулся посреди ночи в гостинице Стенстеде, стим меня разбудил и спать не давал) - комменты скринятся... Чтобы другие стиши "на звук" не пришли )))
Больше не скринятся ... )))))

Начинаем отчет о путешествии в Англию
Dec. 14th, 2012 10:25 pmПовинюсь: я отстал от поезда технического прогресса и мне пришлось топать пешком до очередной станции "Прогресс 2.0"
Дело в том, что, когда я снимал видео, то вдруг сообразил, что тьюб будет показывать его боком. В процесс съёмки перевернул камеру.
И что же я вижу??? Автоматические настройки Ю-трубы повернули изображение как надо", и вы вынуждены будете смотреть его боком. Что не есть хорошо!
Поэтому я для удобства поясню, в чём тут дело. В среду вечером Чэд Беллафранка (наш гостеприимный хозяин и СЕО в одной из "Галатей"*, о котором рассказ впереди) договорился о встрече в с Б. Мейсоном, которого мы прочим на роль non-executive chairman - у него много связей в мире медицинских технологий. Встречались прямо в Стенстеде: Мейсон прилетал с дачи (она у него где-то под Пизой), а мы и так, и эдак были в гостинице неподалеку.
Чэд заранее предупредил нас, что в САС-Редиссон имеется любопытный аттракцион: девушка-акробат, висящая вниз головой, приносит вам бутылку вина на выбор.
Когда мы зашли в Редиссон, я поначалу и не понял, как это всё происходит. Но, на всякий случай, сделал общий снимок местности.

Видите прозрачный параллелепипед слева? Вот его-то я и не приметил...
Посидев за столиком (Мейсон опаздывал почти на час), я присмотрелся к брошюрке с описаниями вин и вдруг понял, в чем тут дело:( полюбопытствовать... )
Дело в том, что, когда я снимал видео, то вдруг сообразил, что тьюб будет показывать его боком. В процесс съёмки перевернул камеру.
И что же я вижу??? Автоматические настройки Ю-трубы повернули изображение как надо", и вы вынуждены будете смотреть его боком. Что не есть хорошо!
Поэтому я для удобства поясню, в чём тут дело. В среду вечером Чэд Беллафранка (наш гостеприимный хозяин и СЕО в одной из "Галатей"*, о котором рассказ впереди) договорился о встрече в с Б. Мейсоном, которого мы прочим на роль non-executive chairman - у него много связей в мире медицинских технологий. Встречались прямо в Стенстеде: Мейсон прилетал с дачи (она у него где-то под Пизой), а мы и так, и эдак были в гостинице неподалеку.
Чэд заранее предупредил нас, что в САС-Редиссон имеется любопытный аттракцион: девушка-акробат, висящая вниз головой, приносит вам бутылку вина на выбор.
Когда мы зашли в Редиссон, я поначалу и не понял, как это всё происходит. Но, на всякий случай, сделал общий снимок местности.

Видите прозрачный параллелепипед слева? Вот его-то я и не приметил...
Посидев за столиком (Мейсон опаздывал почти на час), я присмотрелся к брошюрке с описаниями вин и вдруг понял, в чем тут дело:( полюбопытствовать... )