Aug. 7th, 2010
Nomer четыре, или Геноссе Бедолагин
Aug. 7th, 2010 08:20 amВозвращаясь к напечатанному
Aug. 7th, 2010 10:04 amна любопытную болезнь, либеральную миопию. Под носом они видят любую морщинку, или скорее соплю, а вот далее того...
В качестве case example я приводил фоты с разгона первомайских демонстраций в Роттердаме и в Наймегене, ранее, в этом году. Если бы такое случилось. на Триумфальной, наши Небезгласные наверняка имели бы шанс захлебнуться от недовольства собственной мочой, и единственным островком спасения тут смог бы стать другой, более твердый сродственный продукт своего приготовления. Но сейчас я наконец получил ссылу, на которой все события, отраженные в статике на фотах из моих предыдущих постов, прекрасно видны в динамике.
Обратите внимание на полицейских мужчин и женщин, зачастую без причины лупящих народ с размаху "демократизаторами" куда попало и почем зря. На полицейских на лошадях, поддающих палками по головам спокойно стоящим людям. На то, как травят народ овчарками. Как догоняют убегающих и с размаху валят на каменную мостовую. Посмотрите пожалуйста на самую последнюю сцену ареста. Девушка на хорошем голландском просит. "Может, вы не будете наступать мне ногой на голову"?
После этого читать вот такой пассаж г-на хорошего
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
В нормальной стране, наутро после появления в СМИ такой пленки, этот мент должен быть идентифицирован, уволен и судим. Если этого не делает МВД и Генпрокуратура, уволены должны быть министр МВД и Генпрокурор. Если этого не происходит – это де-факто означает, что администрация, находящаяся у власти, идентифицирует себя с тем ментом и вслед за ним считает граждан России "хорьками, бля", которым при первом выражении недовольства следует давать кулаком в лицо. http://www.ej.ru/?a=note&id=10301
Считаете ли вы, что Страна, в которой такое сходит администрации с рук – страна тяжело больная ? ?
Buddy, this is just so pathetic...
Астрономия!
Aug. 7th, 2010 03:53 pmА еще, через два два дня в Москву из далеких степей возвращается (Sun). Не слишком жаркой тебе дороги в поезде :).
Эх, меня там в Москве нет...
My own ignorance
Aug. 7th, 2010 04:06 pmЧто такое для меня, человека другого поколения, "эпоха 60-х"? Наверное - время людей с человеческим лицом... и булыжником вместо сердца. Шестидесятники были крепкими ребятами, забивавшими железными копытами насмерть всех и вся. Их детство и отрочество - да, кто же спорит, - были ужасны. Но по сути-то - поколение победителей. Старшее - военное - было просто уничтожено, что создало неслыханные возможности для карьеры. Для людей, родившихся в 30-40-х, весь мир был у ног. Менее всего шестидесятники нюни и размазни, нет, они пришли в этот мир с ощущением, что им чего-то недодали, причем на животном уровне: пожрать, поспать, порезвиться на травушке-муравушке. Эти же люди пришли в мир и с другим чувством: что их обманули, что они верили, так по-детски искренне и слепо, в то, во что верить не следовало. Не следовало до такой степени, что их любовь была не только комична, но и безнравственна. А раз так - туши свет. И они отвели душу. Шестидесятники прошли по головам слабо сопротивлявшихся и малочисленных старших братьев и отцов, сожрали и изгадили золотой запас природы, капитал будущих поколений: выкачали нефть, извели леса, понастроили сотни бездарных и глупых городов, пустили в космическую трубу труд последнего поколения русского крестьянства. И все это сопровождалось оглушительным визгом, нет - инфразвуковым ревом демагогии и словоблудия: чтением бездарных (а хоть бы и талантливых) стихов на стадионах, захватом творческих союзов, "разбором" после удушения пражской весны между различными шестидесятническими кланами, пародийными исповедями и покаяниями, "хитрой политикой" по отношению к партийным хамам. Реально серьёзной, мужской, взрослой позицией во всем этом была позиция людей старших поколений (Ахматова, Солженицын) или совсем молодых - "профессиональных неудачников" 70-х, коим вовсе не только власти, а в значительной степени зарвавшиеся шестидесятники "перекрыли кислород" и просто "извели". Извели настолько, что, когда началась перестройка, 60-летние сотрудники "Юности" стали шнырять по арбатским подворотням в поисках "молодёжи", и, кстати, в конце концов привели в редакцию каких-то прыщавых "рокеров", будто бы являющихся сменой постепенно умирающих от инсультов и инфарктов "отцов-основателей". Впрочем, конечно не "постепенно", это неточное слово. Шестидесятник умирает в прыжке, как кенгуру. Он до конца, до упора цепляется за жизнь. В 60 лет, вроде N , помадится, одевает джинсы и свитера, чуть ли не серьги, ухаживает за 17-летними девочками (уже обожравшись и не имея никакого желания), разъезжает по международным молодежным конгрессам. И если умирает, то как-то неопрятно, то до комичного быстро (шёл и умер), то неправдоподобно долго, с чудесными воскресениями и исцелениями. Вечные дети, шестидесятники не умеют стареть. Достойная старость, мудрый отказ от жизни, уход в сторону для них невозможны. Они идут прямо и разбивают себе голову о каменную стену.
Пожилой бизнесмен почувствовал приближающуюся старческую немощь: слабеет память, дрожат руки, ошибается разум, накатывают приступы немотивированной злобы. Он собирает наследников и передаёт дело. Разумеется, сохраняя совещательный голос и оставляя себе долю на личные расходы. И, проживя достойно остаток жизни, умирает в 95 лет, окруженный благодарными и любящими детьми, внуками и правнуками. Другой вариант поведения: почувствовав, что хватка слабеет, что дело выскальзывает из рук, человек начинает обречённо, насмерть сопротивляться, доказывая всему миру, что "ещё поживём". Он через нехочу валит на диван секретарш, бьет сопляков-конкурентов чугунным сапогом в живот... И в конечном счете умирает в 65 и плохо. Это - шестидесятник. И все это при наивном сентиментализме, задушевных беседах на кухне, детской влюбленности в "хорошую девочку Лиду", пронёсенную через десятилетия цедеэловского сумасшедшего борделя.
О русской истории шестидесятник имеет самые фантастические представления: путает Александра I с Александром III; проводит тонкие аналогии между Бенкендорфом и Ежовым; судит об Иване Грозном и Александре Невском по фильмам сталинского кинематографа. Человек, просто читавший С.Соловьёва и Ключевского (людей в общем средних и заурядных), кажется на этом фоне специалистом по русской истории. Читавший брошюры Бердяева - специалистом по русской философии. При этом суждения шестидесятников поражают своей безапелляционностью и, я бы сказал, наглостью.
И наконец, нравственный дальтонизм. Школа для пролетарских детей, коллективное хождение в парикмахерскую и баню, полууголовный двор с обязательным битьем морды. Потом интенсивная комсомольская жизнь, рисование по ночам дацзыбао, отбивание чечётки на “вечере художественной самодеятельности - (двуцветная курточка на молнии с комсомольским значком, зачёсанные назад волосы, постепенно сползающие на глаза, запах пота и дешёвого одеколона) и тому подобное унылое времяпрепровождение молодого китайца. Вполне органичное, радостное, но уже где-то на уровне институтской команды КВН - с ухмылкой, с как бы отрицанием устоев. При этом нравственная позиция - "ничего не делаем, потому что не дают" была понятна, даже оправдана. Но это была бессодержательная нравственная позиция. Они не стали "хорошими людьми", потому что "не дали". Но по этой же причине они не стали и "плохими людьми". Характерный пример. В 80-е была попытка реанимации кэвээновского движения под многозначительным названием "Весёлые ребята". Это был своеобразный островок 60-х посреди огромного брежневского болота. Сначала они весьма мило шутили, но когда началась перестройка, осмелели и решили дать позитив. Ими был снят четырёхчасовой документальный фильм, по их мнению, чрезвычайно умный и весёлый. Большего хамства я не видел. Например, один из "ребят" вешался в московском парке, а отговаривавших его прохожих снимали скрытой камерой. Или другой умник раздевался догола и бегал по этажам взятого наугад жилого дома, а залезший в коробку из-под холодильника напарник опять же снимал уникальные кадры. И т.д. На западе есть подобные передачи. Но в данном случае всё было снято именно подло, с хамскими смешочками, с неумным и глумливым "интеллектуализмом". Кстати, престарелые шестидесятники до сих пор играют во всякого рода идиотские "розыгрыши" и с гордостью всем рассказывают о своём остроумии:
Сняли у плавучего ресторана пожилую проститутку и представили её NN как ответственного работника министерства культуры, ведающего раздачей орденов и званий. Козел ухаживал за ней три недели, дарил ландыши. А её "весёлые ребята" напоили чачей и привезли к нему на дачу в четыре часа утра. И из-за кустов смотрели, как NN-cкая жена орала. Кайф! Шестидесятники очень гордятся "программным" фильмом "Застава Ильича". Но ведь это прежде всего очень неприятный фильм. Жеманный, лживый, с питекантропской моралью (апофеоз нравственного подвига: "дать в морду подлецу"). Но главное неприятный. Как неприятен близко сидящий собеседник, у которого пахнет изо рта. По поверхности экрана ползают неинтересные неврастеники и любовно делятся со зрителем своими детскими комплексами. А зрителю (просто зрителю, а не соратнику или историку) неинтересно. Чисто советская история: пациент просит у врача денег за сеанс психотерапии.
Но, с другой стороны, на шестидесятников можно обижаться. Можно ли обижаться на "ровесников Октября", к счастью большей частью погибших на войне и в Гулаге? Несчастный Мандельштам, вырвавшись в 30-х из своего первого заключения, схватился за голову: "Боже! как они там все подобрались!" Ну, что - бросается из подворотни азиатское насекомое, - рост 1 м. 60 см. - перекусывает вас жвалами, брызжет в лицо фонтаном муравьиной кислоты. Что же обижаться? На кого? "Кого" - это ведь означает что-то одушевлённое.
На шестидесятников обижаться можно. Они явно умеют - это видно - плакать. Вопрос Акакия Акакиевича: “Зачем же вы меня обижаете, ведь я же человек?- Разве не может так сказать самый расшестидесятник, какой-нибудь Губенко, третируемый даже "своими"? Вполне может. "Ребята, да какой я к черту министр - я просто Коля, Коля Губенко".
Вакханалия "лирики", девятый вал дурных стихов, захлестнувший совок в конце 50- х, - ведь это, с другой стороны, трогательно и наивно. Тупой дикарь, вдруг сделавший из каменных топоров ксилофон, - разве он нелеп? Он здоров и наивен. "Отелло не ревнив (не злодей), он - доверчив". Эта чудовищная доверчивость, детская наивность 60-х - трогательна. Собственно это поколение заново пережило естественную трагедию жизни. В известном смысле это были "первые люди", и преступление ими осмыслялось как Преступление, любовь - как Любовь и т.д. Сама ситуация была гениальная, почти библейская. И если в 60-е не появилось гениев, то лишь потому, что вообще, в целом, ситуация была одновременно и пародийна. Провинциальна. Но как бы то ни было...
Дааа, размазал всех по крышке унитаза...
Но, Белочка, у модернизации теперь много сторонников, ты же сама видела в Интернете. Они самого разного роста. Даже министры есть, вот Фурсенко, например.
— А что Фурсенко? — небрежно спросила Белочка; она мешала ложечкой чай, смотрела на образующиеся круги, и мысли ее были далеко.
— А он странный какой-то, — сказала Тамарочка. — Не далее как пару лет назад он заявил, что нам больше не нужно творчества: теперь школьная программа должна быть ориентирована на то, чтобы растить грамотного потребителя.
— А чего его растить? — удивилась Белочка. — На компьютерные игры они сами подсаживаются.
— Нет, так нельзя, — объяснила Тамарочка. — То есть компьютерные игры — это хорошо, но должен же кто-то покупать мобильные телефоны.
— На них, — сказала Белочка, — тоже бывают игры.
— Ну да, — согласилась Тамарочка, — но нужно, чтобы их модно было часто менять. И куча разных марок одежды, автомобилей, сумочек...
— Зонтиков, — оживилась Белочка.
— Зонтиков, — согласилась Тамарочка.
— И туфелек... — продолжала Белочка.
— И туфелек, — поддержала ее Тамарочка.
— И кофточек! — вдруг вспомнила Белочка.
— Я уже сказала про одежду, — заметила Тамарочка. — Но вообще, конечно, это точно — и кофточек.
— Подожди, — сказала Белочка. — Подожди. Я вот чего не возьму в толк. Их же кто-то должен делать.
— Кого? — спросила Тамарочка.
— Не кого, а что. Все это. Ну, кофточки. Кто-то их должен делать, понимаешь?
— Ты про рабочий класс? — спросила Тамарочка. — Производительность труда растет же, все такое. Рабочие не могут составлять заметный процент населения в наше время.
— А почему они вообще будут работать? — спросила Белочка. — И составлять хоть какой-то процент. Если можно быть потребителем.
— Ну, Белочка, это сложный экономический вопрос, — объяснила Тамарочка. — Один ответ — чтобы рабочие работали, нужно платить им ужасно высокую зарплату. Чтобы они могли потреблять гораздо больше в свободное от работы время.
— А они успеют стать грамотными потребителями? — спросила Белочка. — Ты сама говоришь — этому надо много лет учиться.
— Во-первых, — сказала Тамарочка, — это не я говорю, а министр Фурсенко. А во-вторых, так все равно никто не делает. Просто переносят производство в нищие страны. Пока они есть. Ты же знаешь.
— А потом их не будет? — спросила Белочка.
— Потом нас всех не будет, — пожала плечами Тамарочка.
Девушки помолчали. Какое-то время было слышно только позвякивание ложек о чашки.
— Все-таки, — сказала Белочка и пересела поудобнее, — что-то здесь не так. Допустим, все будут грамотные потребители. Кроме небольшой кучки людей, которая все это производит.
— Ну, — сказала Тамарочка.
— И потребители, то есть, почти все люди, нужны для того, чтобы все эти товары покупать за деньги, — продолжала Белочка.
— Ну, — сказала Тамарочка.
— А кто им дает эти деньги? — спросила Белочка.
— Ну, видимо, по большому счету те же, кто производит товары, — отвечала Тамарочка. — Крупные магнаты. Хотя...
— Подожди, — сказала Белочка. — А зачем?
— Что зачем? — спросила Тамарочка.
— Ну, зачем они им дают деньги, а потом волнуются, окажутся ли потребители достаточно грамотными, чтобы купить их товары? Зачем им все это?
— Ну, — сказала Тамарочка, — деньги к ним вернутся опять. К производителям.
— Им что, нравится круговорот денег в природе? — Белочка длинным ногтем почесала носик; она, казалось, всерьез недоумевала, о чем только думают крупные магнаты.
— Да нет, — сказала Тамарочка. — Ну, если так уж просто все, то смотри — одни из них богатеют, другие же разоряются. Это как компьютерная игра.
— А грамотные потребители им на что? — почти по складам произнесла Белочка. — Почему им не собраться и не поиграть в рулетку? Если это и есть то, что им нравится.
— А грамотные потребители, — отвечала Тамарочка, — это такой рандомайзер.
— Что?! — разозлилась Белочка. — Ты опять полезла в свой дурацкий словарь?
— Да нет, нет, — поспешила успокоить ее Тамарочка. — Словарь закрыт. Я имею в виду, ну, карты тасовать надо? Если игра такая, что шар вынимать из коробки и смотреть на его номер — шары надо перемешивать? Вот эту функцию и осуществляют потребители кофточек. И компьютерных игр. И всего остального. Они делают поле игры полным неожиданностей, события — случайными; они и есть те элементы хаоса, которые победитель сумел частично упорядочить, или, может, просто один раз ему повезло.
— А в рулетку не проще? — спросила Белочка.
— Нет, — отвечала Тамарочка. — Эта система — самоподдерживающаяся. Не то с рулеткой. Крупье нельзя доверять; конечно, он берет взятки от всех, и потому отчасти рандомизуется, но он один, а значит, в конце концов, управляем.
— А что, если, — помолчав, спросила Белочка, — а что, если твои крупные магнаты — они все-таки решат, что грамотных потребителей развелось слишком много?
— А такая мысль многим приходит в голову, — улыбнулась Тамарочка. — И конспирологических теорий много про это.
— Значит, рано или поздно она придет в голову и магнатам? — настаивала Белочка.
— Так ведь, наверное, уже пришла, и не раз, — Тамарочка подержала кусочек сахара над чашкой и с удовольствием выпустила его из пальцев. Кусочек сказал свое «бултых», крошился и мок. — Но, видишь, потребители еще живы. Может быть, дело в том, что крупным магнатам трудно договориться между собой.
— Кто угодно может в конце концов договориться между собой! — сердито проговорила Белочка.
— Даже мы с тобой не можем, — возразила Тамарочка.
— Это по какому вопросу? — спросила Белочка.
— Это по вопросу о том, можем ли мы договориться, — сказала Тамарочка. — Не можем же мы этого потому, что система даже из двух разумов слишком сложная...
— Нет, — сказала Белочка, — мы не из-за системы, а потому, что ты слишком противная.
— Я это и имела в виду, — покорно сказала Тамарочка.
— Вот и договорились, — победно сказала Белочка.
Сестры рассмеялись. Тамарочка дернула Белочку за хвостик, схваченный красивой резинкой с блестками, а Белочка ткнула Тамарочку пальцем в нос.
— А ты к чему вообще стала про этого Фурсенко вспоминать? — когда обе девушки успокоились, спросила Белочка.
— А он просто ученых решил звать обратно. Ну, которые сбежали за границу, когда Перестройка закончилась и разрушила научный этаж, — объяснила Тамарочка. — Еще вчера они были совсем не нужны, а нужны были только изобретатели, которые будут регистрировать патенты. А сейчас приглашает возглавить исследования в провинциальных институтах ученых с мировым именем.
— Приедут? — спросила Белочка.
— Ну, не знаю, — сказала Тамарочка. — Опасно тут с непривычки. Выйдешь на улицу, заступишься за старушку, как Сергей Мохнаткин — и огребешь два с половиной года каторги. Это же надо запомнить, что у нас за старушек заступаться нельзя, нужно помогать милиции их бить, если что.
— Да, вот это история, — вздохнула Белочка. — Что называется, вышел за гамбургером. Ну и что сделают, если никто не приедет?
— Трудно сказать, — отвечала Тамарочка. — Скорее, раздадут эти гранты каким-нибудь темным личностям, назначат их учеными с мировым именем.
— Как назначат? За что? — удивилась Белочка.
— За то, что они поделятся, — объяснила Тамарочка.
— А почему они сразу не возьмут себе все эти гранты?! — спросила Белочка. — Зачем им вообще ученые с мировым именем, даже если они ненастоящие? Неужели опять твой рандомайзер?
— Это игра с правилами, — объяснила Тамарочка, — не то что твоя рулетка. Такой ритуал. Ну, как бы — сидя за языческим столом, нельзя сразу выпить вино. Нужно сначала посвятить его кому-нибудь из богов, а потом пить.
— То есть, если ты государственный чиновник, нельзя сразу отписать фонды себе? — догадалась Белочка. — Нужно сначала посвятить их Богу Медицины, Богу Образования, Богу Науки, Богу Беспризорных Детей?
— Именно так, — подтвердила Тамарочка. — Причем реально немного вина нужно плеснуть на скатерть.
— А зачем? — снова спросила Белочка.
— Иначе будет беда! — отвечала Тамарочка.
— Магнаты договорятся? — предположила Белочка.
— Ну да, — сказала Тамарочка, — как-то так.
Сестры помолчали.
— А еще может быть революция, — сказала Белочка.
— Это чем-то отличается от сговора магнатов? — спросила Тамарочка.
— Конечно! — возмутилась Белочка. — Как любовь от смерти отличается. Даже если они похожи.